Прошло уж больше двух веков, а книга оказалась не только актуальна, но и очень занимательна. Впрочем, я не собираюсь никого уговаривать её читать, зная о предубеждении многих к старой литературе, не собираюсь давать свой любительский анализ, не собираюсь вычленять отправные точки повествования, которое в переводе Ф.Сологуба читаются довольно легко, а лишь проведу параллели времён Вольтера с нашими днями.
- Вольтерианство для России во все века было настоящим маяком для развития критического миропонимания. Всякого свободомыслящего человека тут же оскорбительно называли "вольтерианцем". Впрочем, ничего дурного в этом как не было, так и сейчас нет, но критика и вольнодумство всегда были властью нелюбимы. Не зря ведь Вольтер издал "Кандида" без имени своего, лишь указав:
Перевод с немецкого доктора Ральфа с добавлениями, которые были найдены
в кармане у доктора, когда он скончался в Миндене в лето благодати господней
1759.
Приём, надо признать, довольно распространённый (достаточно вспомнить "Путешествие из Петербурга в Москву"), но позволяющий автору быть более свободным в своих суждениях. Потому и книга есть лишь условность действия и мест, в ней указанных, для многих вопросов общественного устройства.
- Кандид (простак) выведен Вольтером сознательно таким доверчивым, что даёт поводы ему каждый раз "наступать и наступать на грабли", совершенно не делая из этого выводов. Он ищет любовь справедливость в этом мире, а находит её уже в почтенном возрасте и довольствуется теми крохами, что от этого остались ("Пер Гюнт" невольно вспоминается). Сейчас, глядя вокруг, немало Кандидов найти можно, что с юности идеализируют жизнь вокруг, а ошибаясь не раз, до седых волос всё продолжают верить в свои чистые идеалы, но при случае тут же вонзят свою шпагу даже брату невесты.
- Панглос (философ и наставник) вбил в голову юноше свою теорию о поступательном и неуклонном движении всего хорошего и ещё лучшему, отрицая тем самым случайности и зло, вершимое всегда людьми.
Доказано, -- говорил он, -- что все таково, каким должно быть; так
как все создано сообразно цели, то все необходимо и создано для наилучшей
цели. Вот, заметьте, носы созданы для очков, потому мы и носим очки. Ноги,
очевидно, назначены для того, чтобы их обувать, вот мы их и обуваем. Камни
были сотворены для того, чтобы их тесать и строить из них замки, и вот
монсеньор владеет прекраснейшим замком: у знатнейшего барона всего края
должно быть наилучшее жилище. Свиньи созданы, чтобы их ели, -- мы едим
свинину круглый год. Следовательно, те, которые утверждают, что все хорошо,
говорят глупость, -- нужно говорить, что все к лучшему.
Не буду отсылать к трактатам Лейбница, но сама история развития человечества давно уж показала несостоятельность этой теории, когда всякое открытие, всякое нововведение идёт прежде всего на совершенствования инструментов истребления людьми друг друга. Помните, как говорил наш инженер и изобретатель Александр Степанович Попов о радио и о счастье? Ну?... Радио теперь есть, а счастье?... И это лишь один пример из той сотни, что без труда могу тут привести, но надо ли? Да, думаю, что каждый без труда свои и сразу вспомнит.
- Кунигунда, возлюбленная Кандида и разлучённая с ним, такая же идеалистка. Но Вольтер не даёт её образ как лирическую вершину повествования. Она так же условна и картонна, как и остальные. Все испытания, выпавшие на её долю, конечно, не проходят бесследно (как и не проходят для каждого из нас), а финал же хоть и мажорен, но уже не может считаться заслуженным счастьем. Это лишь тихая гавань перед вечным покоем. Что ж? Хоть здесь Вольтер не саркастичен и понимает истинный смысл настоящих чувств.
Сотни раз я хотела покончить с собой, но я все еще люблю жизнь. Эта нелепая слабость, может быть, один из самых роковых наших недостатков: ведь ничего не может быть глупее, чем желание беспрерывно нести ношу, которую хочется сбросить на землю; быть в ужасе от своего существования и влачить его; словом, ласкать пожирающую нас змею, пока она не изгложет нашего сердца.
- Мартен - противовес Панглосу. Реализм исходит из его слов и лишь постоянное "возделывание своего Эдема" может спасти человека от пороков и иллюзий. Но видя вокруг лишь горе и нужду, Кандид всё ж упорствует в своём стремлении к светлому и разумному, так и не находя его. Видимо, тут розовые очки не давали правильно цвет жизни видеть.
– А все же, с какой целью был создан этот мир? – спросил Кандид. – Чтобы постоянно бесить нас, – отвечал Мартен.
- Сад Эдема, пожалуй вместе с Эльдорадо, тут есть образ высшей цели каждого из нас, стремящегося каждодневно в эти райские места. Но даже стоя у финальной жизненной черты ма разве перестаём верить в это? Вольтер же, сталкивая идеализм и материализм, упорно нам напоминает о ежедневном труде на благо всех и лишь тогда возможна капелька его быть пред глазами отраженьем. Кандид же тут не соглашается с позициями Мартена и Панглоса и выбирает лишь единственно верный путь, который и станет отдушиной в финале.
"Это хорошо сказано, но надо возделывать наш сад."
Что, ж... Мир непрост был при Вольтере, мир непрост и в наши дни. Как была любовь в мире, так она и будет вечно, хотя сам мир несовершенен. А потому и берегите близких!
03:56
Книга прочитана в группе Читаем классику вместе! в рамках игры Восемь дорог. Классицизм.
